Осенние костры
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Островерхий копер первой буровой вышки одиноко маячил в открытом поле, недалеко от небольшого уездного городка Рогачевска. Стоит подняться на крутой перевал, и сразу увидишь весь город, от зеленого запущенного парка, похожего на степной перелесок, до неуклюжей пожарной каланчи. О близости города напоминали паровозные свистки, грохот поездов, клубившийся над степью дым и пар.
Вслушиваясь в громыхание поезда, Степан Воробьев чувствовал себя так, будто находился не на буровой вышке, а в поезде, в одной из его теплушек.
Минуло больше года, как его, рабфаковца, послали в Грозный за станком для первой буровой партии.
Больше года... Нет, Степану кажется, что это было совсем недавно, вчера... Грозный... Нефтепромыслы... Там было погружено в теплушку все, что необходимо для бурения: станок, насос, трубы, подъемная лебедка.
Двинулись в путь.
Мерно постукивали колеса вагонов. Лениво клубился дровяной дым паровоза над ночными полями.
Воробьев, прислонившись спиной к буровому станку, думал: скоро этот драгоценный груз будет на месте разведок!
«До станции-то довезу, а как дальше — в поле? — беспокоился он. — Дороги теперь развезло: ни колесу, ни полозу нет ходу. Эх, была бы зима, то сбили бы особые сани и в них шестерик лошадей цугом...»
– Скоро батюшка Ростов, — сказал один из попутчиков Степана, старый мастер, посланный «Грознефтью» в Рогачевск для налаживания буровых работ.
Он неловко полулежал в углу вагона, бросив под голову свой промасленный пиджак, и курил, освещая вспышками цигарки свое костистое лицо. Мастер жаловался на недомогание и все же отправился в эту дальнюю дорогу.
– Эх, мое ли стариковское дело разъезжать по России: А вот узнал: Михалыч просит — еду...
Он помолчал, видимо силясь что-то вспомнить. Вдруг его угрюмоватое лицо чуть посветлело, под хитрыми глазами слегка разгладились морщины.
– Практикантом к нам наезжал Михалыч, — снова заговорил он. — Уже под годами был, еще обучался. Все, бывало, подшучивал над собой: коль родился в избе, то ходи в студентах до сорока лет. Бедность не пускала его во храм науки. Так и говорил — все окал. Северянин. И не любил, если мы его господином студентом назовем. Я, говорит, такой же господин, как вы — персидские шахи. А мы его больше из уважения так величали: студент, а на нефть у него особый талант от природы. Любого инженера забивал. Все говорили: под Майкопом нет нефти. А Губкин взял да и открыл...
В полночь эшелон остановила банда.
Врываясь в вагоны, она грабила пассажиров, рубила саблями тех, кого принимала за комиссаров...
Дошла очередь до теплушки Воробья.