– Откуда ей взяться? Я всю дорогу бежал. Хорошо угрелся. К тому же я северянин. Никакая стужа мне...
Постучали в дверь, робковато, прерывисто.
– Входите, — Иван Михайлович шагнул к порогу.
Перед ним выросли, точно два столба, те, что раздели его на Садово-Кудринской. Губкин, сдвинув очки на лоб, хотел получше разглядеть их, но они прятали лица за шубу, держа ее на вытянутых руках.
– Мы, стало быть, того...— виновато косноязыча, заговорили они в два голоса,— обмишулились...
Потом разом умолкли, тараща глаза, рыская по комнате.
– Стал быть, вы тут живете?— удивился бас.
– Как видите, живем.
– Ну и буржуи!— напевно подивился второй, пониже ростом, говоривший напевно-бабьим голосом.
– Почему не буржуи?— через силу, скуповато пошутил Иван Михайлович, указав на чугунную, докрасна раскалившуюся печку.— Вот и «буржуйка» у нас...
– Мы-то не по таким буржуям больше ударяли,— признался высокий простуженным басом.— А с вами, товарищ Губкин, обмишулились: стали шарить по карманам. И заместо денег — вот эта самая записка. Прочитали и сразу до вас.
– Стал быть, вам эту шубу самолично Ильич,— вторил басу по-деревенски напевный голос.
Иван Михайлович взял у них шубу, отдал ее Варе, набросив на ее все еще зябко вздернутые плечи:
– Согревайся, Варюша. Шуба из камчатского соболя. Хороша! В такой и за графа, и за князя сойти можно. — И он снова поверх очков взглянул на незваных гостей: – Как же вы узнали мой адрес и все остальное? Как вы меня отыскали?
– Прочитали записку Ильича и по вашим следам бечь. Только до вас сразу не отважились взойтить. Уж больно не по себе стало,— заговорил было тот, что был пониже ростом, и тут же сбился. Второй — долговязый, в рыжей шинели, оказался более разговорчивым:
– Обмишулились — одно слово.
В упор глядя на него, Губкин спросил:
– Чего ж не отважились сразу зайти? Высоковато?
– Да не-е,— протянул низкорослый.— Сами видите, попали впросак. Бес вроде нас попутал. В каких только перепалках не доводилось бывать, а вот таким манером...
– Надо в оба смотреть,— строго посоветовал Губкин,— А то попадется в такой шубе Максим Горький или Демьян Бедный, вы что же, их тоже голыми по морозу пустите?
Они старомодно откланялись, выпятились в коридор задом, затем спустились по лестнице, так и не надев шапок.
Выпроводив их, Губкин воротился в комнату и, потирая ладонь о ладонь, удивленно-радостно заокал:
– Ну и орлы! Ударяют по буржуям... А старикашка в цейхаузе прочитал записку Владимира Ильича и так был растроган, что сунул записку не в свой, а в мой карман.